Отправлено: 11.09.14 09:57. Заголовок: Темна вода во облацех

25 июня 1575 года, после полудня. Аббатство Святой Женевьевы.

 Отправлено: 11.09.14 10:54. Заголовок: Спросите кого угодно..

Спросите кого угодно, золото под подушкой – лучшее снотворное. Положите в изголовье кошель, туго набитый монетами, например такой, какой вручила достопочтенному аббату Катрин де Гиз, и сны ваши будут сладкими и безмятежными. Но вот же не всегда, увы. Как ни ворочался отец приор, как ни уговаривал себя поспать, набраться сил для утренних трудов на благо честной обители, сон не шел. Перед глазами стоял образ брата Горанфло, в ушах звучали его пламенные призывы, а душу терзала тревога. К утру грузная натура смиренного брата приобрела черты героические, голос его был подобен иерихонской трубе, а по одному мановению его длани шли в бой тысячи добрых католиков, разрушая все на своем пути и крича «Да здравствует месса, на костер еретиков». Финал у этого был весьма печален. По приказу короля аббатство Святой Женевьевы осаждали, его, Жозефа Фулона бросали в темницу, где он принимал мученическую смерть.

Жозеф Фулон вертелся и стонал, будто бока ему припекали подручные палача, и к заутрени вскочил уже с твердой уверенностью: от брата Горанфло надо избавляться. Да, еще не так давно от монаха хотели избавится, потому что он был самым никчемным из все смиренной братии, проедал больше чем приносил. Теперь дело обстояло совсем иначе, от монаха надо было избавиться потому, что он стал слишком известен после ночного собрания лигистов. А по чину и честь.

Отец приор поговорил с одним братом, с другим, с третьим, и вот уже под его бдительным присмотром началась суета, но суета упорядоченная. В келью к отцу приору принесли яства, предназначенные обычно только для гостей, один монах встал у ворот, второй за воротами. Сам настоятель расхаживал по скромному своему убежищу, меряя шагами пространство от стены до стены и нетерпеливо глядя в окно, где цвел и благоухал маленький садик, взлелеянный его, Жозефа Фулона руками. Он сам копал землю, сам удобрял навозом, сам высаживал любовно скромные маргаритки и пышные лилии. Сердце тоскливо сжалось. Налетят на аббатство королевские стражники, потопчут своими сапожищами эту красоту! Не попустим, Господи, бесчинства такого!

- Идет, отец настоятель, идет, - запыхавшись, доложил монашек.
- Встречайте, встречайте, братья, да кланяйтесь ниже, - всполошился Жозеф Фулон. – Кланяйтесь, целуйте руки, просите благословения у самого достойного из наших братьев!
А сам заботливо правил блюдо с дымящейся яичницей, с ветчиной и пирогами с голубятиной.

 Отправлено: 13.09.14 11:36. Заголовок: Кряхтя, грустно и не..

Кряхтя, грустно и неспешно нес Жак-Непомюссен свое грузное тело к дверям родного аббатства. А куда торопиться, если там его ждет суровое наказание, мор голодом и острог.
Проводимый странным взглядом мэтра Бономэ из «Рога изобилия», монах шел по улицам славного города Парижа и раздумывал, как ему быть – сразу броситься в ноги к отцу-приору и молить о всепрощении? Не-не-не. Горанфло мотал время от времени головой, сам же опровергая свои внутренние рассуждения. Настоятель суров, хоть его голос и сладок, как патока, но милость всепрощения он вряд ли окажет такому преступнику, как сборщик подати… Может сочинить красивую байку о геройстве, которое не позволило оратору и трибуну в назначенный срок вернуться вчера в родную обитель? Не-не. Ему не поверят. И не потому что в россказнях Горанфло было чересчур много вымысла, а уж больно все совпало неудачненько. Сказать правду? Ну нееее… Этот вариант совсем никуда не годился, тогда к острогу могут прибавить и более суровое наказание в виде нескольких ударов розгами. А этого нежно-вскормленная плоть брата Горанфло просто не перенесет.

Причина этих нелегких дум была весьма серьезна. Горанфло проел, пропил и проспал сборище сторонников истиной веры, на котором должен был произносить речь по поручению не абы кого, а самой герцогини де Монпансье, сестры великого человека, герцога де Гиза! Но нечистый оказался сильнее, он спеленал святого человека, искусил его и бросил теперь на растерзание другим. Эта печальная мысль заставила Жака-Непомюссена жалобно всхлипнуть. Он чуть было не развернулся, чтобы бежать, куда глаза глядят, но обратил внимание, что, незаметно сам для себя, уже подходил к собору Святой Женевьевы. Он зажмурился. Он вздохнул. Он осенил себя крестным знаменьем. И смело зашагал вперед. И вдруг решение пришло само собой. Он ничего не будет говорить или объяснять. Иногда молчание красноречивей всяких слов. И с гордо поднятой головой примет любое наказание!

Выработав стратегию, он стал идти бодрее, но почти сразу был обескуражен собственными собратиями. Его приветствовали, на него смотрели с восхищением, к нему все стремились прикоснуться, словно к святыне. Вконец растерявшийся сборщик подати был под пухлы рученьки препровожден к Жозефу Фулону, с каждой минутой все более убеждаясь, что братия впала в коллективное слабоумие. Впрочем, Горанфло и раньше это подозревал (ну какой разумный человек будет добровольно морить себя голодом, якобы во искупление грехов, которых и в помине то не совершал?), но сегодня явно наступило обострение тяжкого недуга у всех и сразу.
- Преподобный отче… - забормотал монах, ничего не понимая смотря своими большими глазами на приора. – Я виноват… - уже начало слетать с языка, созданного для речей и дегустации, но Горанфло вовремя вспомнил свой план и смолк, потупив очи.

 Отправлено: 14.09.14 09:16. Заголовок: - Да, сын мой, да, в..

- Да, сын мой, да, вы виноваты, - мягко ответил Жозеф Фулон, сделав шаг навстречу брату Горанфло и делая попытку его обнять. Делом это было нелегким, ибо натура монаха существенно превышала возможности аббата. Но отец настоятель честно попытался. – Прежде всего, вы виновны в том, что столько времени скрывали от нас свои дарования. Как вам не совестно, сын мой?

Сокрушенно качая головой, добрый отче подвел свое духовное чадо к щедро накрытому столу.
Внезапно открывшийся в Жаке-Непомюссене Горанфло ораторский дар был для него не просто загадкой, он больно царапал по самолюбию достопочтенного аббата, любящего блеснуть изысканным красноречием. Но поддаваться таким низменным чувствам, как зависть было недостойно доброго христианина, так что добрый отче подавил в себе недобрые чувства, и даже сумел проникнуться к брату Горанфло сочувствием. Ведь тому предстояло покинуть обитель, отправиться в скитания. Бедняга! Но все во имя веры, во имя веры. Жозеф Фулон любовно погладил тяжелое распятие, покоящееся на груди.

- Сядьте, чадо мое, и подкрепите силы телесные после духовного подвига, надеюсь, вам всего достаточно? - проговорил он, оглядывая яства, которые были предназначены для услаждения плоти героя ночной проповеди. – Если нет, я прикажу принести еще. И расскажите мне, откуда в вашей голове родилась такая блестящая речь? Она произвела весьма сильное впечатление на наших высоких гостей!

Жозеф Фулон сел, подперев сухоньким кулаком щеку. Несчастный агнец, с душой незамутненной и чистой, какие испытания тебе ждут? Впрочем, все в руках божьих. Если брат Горанфло примет мученичество за веру (где-нибудь подальше от родной обители) то это только прибавит славы монастырю, и на земле и на небесах.

 Отправлено: 17.09.14 09:34. Заголовок: Несчастному монаху з..

Несчастному монаху захотелось одновременно, перекреститься, поплевать через плечо, постучать по дереву и бежать со всех ног. Причем последнее желание было особенно ощутимым. Он в толк не мог взять, что происходило с ним. Нет, не с ним! Со всеми. В том что он в здравом уме и, что характерно, в трезвом, Жак-Непомюссен мог присягнуть на библии. А вот что сталось за последнюю ночь с остальными, дьявол их побери!? Или уже побрал? Долго и протяжно замычав, насупившись, состроив физиономию полную подозрения, и заложив руки за спину, Горанфло кругом обошел отца-приора, разглядывая его со всех сторон. Приор, как приор. Видимых внешних изменений не наблюдалось. Хвост не вырос, рога тоже не торчали вокруг тонзуры. Горанфло даже приподнял чуть, сам удивляясь своей смелости, рясу преподобного, чтобы убедиться, что она скрывает не копыта. Не скрывала.
- Ммммм, - задумчиво протянул брате, поджимая губы, чтобы, упаси Хосподи, не сорвались с них проклятья.

- Ммммм, - уже с несколько иной интонацией выдал Горанфло, рассматривая стол, на котором, якобы его, ожидали всевозможные кушанья. Пухлая рука недоверчиво потянулась к тарелке и скромно ухватила пучок петрушки. Толстые губы медленно поглотили зелень, а взгляд сборщика милостыни устремился в потолок.
Не нравилось все происходящее Горанфло. Ох как не нравилось!
От восхвалений Фулона было приятно на душе. Еще бы! Наконец-то, его, трибуна прирожденного, оценили. Но за что оценили, если он никаких таких речей, которые явно погрезились настоятелю, не произносил?

Но Горанфло важно сел на предложенный табурет, стараясь ничем не выдавать своего изумления. Если это происки Лукавого, то и он не лыком шит, чтобы дать себя обвести вокруг пальца.
- Речь, значит? – переспросил, наконец, он. – И, говорите, впечатление было сильным?
Сложив длани на брюхе, уставившись исподлобья на приора, монах стал выведывать, что происходит.

 Отправлено: 18.09.14 16:09. Заголовок: Добрый отче смиренно..

Добрый отче смиренно перенес странное действо, которому подвергся со стороны монаха. Что уж пытался найти брат Горанфло, что увидеть – лишь Господь знает эту душу, наивную, как душа дитяти. Возможно, вот и объяснение неожиданного красноречия, поразившего смиренного брата. Дух святой снизошел на него, как на апостолах в пятидесятый день, и те заговорили на разных языках, доселе незнакомых. Заговорить на разных языках брату Горанфло было не под силу даже при помощи Святого духа, но на французском он вдруг стал изъясняться куда как хорошо!

- Очень сильное, - ласково подтвердил Жазеф Фулон, умиляясь. Агнец, чистый агнец. Даже не представляет, что он сделал, и какую цену ему придется за это заплатить. – Вы ешьте, сын мой, ешьте. Вам надо набраться сил, они вам понадобятся.
Отец приор вовсе не желал напугать брата Горанфло, нет, упаси Господь! Просто так получилось, что в голосе его прозвучало мрачное торжество пастыря, напутствующего свою паству на жертвенную смерть во имя веры.
- Да я сам, признаюсь, вчера внимал вам затаив дыхание! Какие образы, сколько силы в каждом слове, сколько искренней веры!

Говоря, отец приор пододвигал к своему духовному чаду блюда, к которым тот, вот удивительно, не проявлял такого горячего внимания, как обычно. Обыкновенно Жак-Непомюссен Горанфло в трапезную бежал первым, а выходил из нее последним. Видимо (догадался отец приор) достойный брат все еще находился под воздействием вчерашней благодати.
- Надеюсь, вы окажете честь обители, мой добры брате, и запечатлите эту проповедь на бумаге? Мы будем хранить ее как память о вас!
За окном заливалась божья птичка, не знающая, как известно, забот и труда. Брату Горанфло предстояло ей уподобиться.

 Отправлено: 23.09.14 16:31. Заголовок: Записать? Речь? Ага...

Записать? Речь? Ага. Два раза. Как можно вспомнить то, чего не знаешь? Записать то, что никогда не говорил и не слышал?! Но не только эти факты смущали брате. Что то, а он все не мог взять в толк что именно, в настоятеле было совсем не то. Больно уж он был благостным.
Дожевав веточку зелени, чуть более смело монах принялся за сыр, буравя Фулона отнюдь не нежным взором.

- Образы… Искренняя вера… - Приор перегрелся на солнце, видимо. Или перебрал вина. Потому как сам Горанфло мог присягнуть на распятии, что не произносил он сегодня никаких речей. Если только ангелы не взяли его пьяного и не перенесли в родную обитель прямиком из «Рога изобилия», а Господь не выбрал его уста, дабы обратиться к детям своим ими. А потом еще и вернули его обратно под кров заведения мэтра Бономэ. Жак-Непомюссен даже начал было смеяться над собственными фантазиями, но заметил, как за ним следит преподобный отче.

- Не передать через бумагу силу всю слов некоторых, - монах, решив, что надо бы побольше узнать о том, что происходит, что и где померещилось кому, стал придумывать, как бы избежать ему поручения приора. И внезапно его осенило – что значит, как память о нем?! Челюсти перестали перемалывать сыр, голубые глаза остановились на лиц настоятеля аббатства Святой Женевьевы.
- Тем более, когда я всегда у вас под рукой, и всегда готов повторить для братьев своих то, что укрепит их дух и помыслы.

 Отправлено: 24.09.14 15:22. Заголовок: В близоруких глазах ..

В близоруких глазах отца приора сверкнула слеза истинно отеческого умиления. Бедное дитя, отмеченное высоким призванием, бедный агнец, не знающий, что его ждет! Но, чем труднее испытание, тем больше награда. Не в этом бренном мире, понятно, на небесах! На небесах нам все зачтется, зачтутся и брату Горанфло его мытарства во имя веры.

- Увы, сын мой, если бы это было так, - голос Жозефа Фулона был мягким, как шерсть ягненка, и сладким, словно мед. – Но вы, своей пламенной речью, своими благородными порывами и праведными изобличениями, увы, кинули себя в пасть Вааала. Но поверьте, и я, и все собравшиеся, и все братья нашей обители восхищены вашей жертвенностью!
Аббат нежно взял в свои руки мясистую ручищу Жака-Немомюссена Горанфло. Удивительно, как близкое расставание способно нас примирить со всеми недостатками ближних наших! Смиренный брате больше не раздражал своего духовного наставника размерами, аппетитом, громкостью голоса. Зная, что предстоит долгая разлука (а возможно, и очень долгая), Жозеф Фулон с истинно христианским смирением и человеколюбием возвел все недостатки монаха в достоинства. Более того, можно было смело сказать, что чем дальше уведет дорога брата Горанфло от обители Святой Женевьевы, тем больше эти достоинства явят себя в памяти аббата.

- Послушайте, сын мой, я поражен вашей скромностью и бесстрашием. Каюсь, я недооценивал вас, надеюсь, вы простите мне этот грех. И если бы я сам не слышал вчера вашей замечательной речи, я никогда бы не поверил, что передо мной сидит человек, изобличавший перед собравшимися добрыми католиками самого короля Франции!
Жозеф Фулон покачал седовласой головой, всем видом демонстрируя искреннее раскаяние в неверии в силы брата Горанфло и восхищение его смелостью.

 Отправлено: 25.09.14 11:39. Заголовок: - Чем-чем? – не веря..

- Чем-чем? – не веря своим ушам переспросил Горанфло уже совершенно беспардонно выпучив глазюки на приора. Машинально его рука запихнула в рот что-то, но он даже не почувствовал вкуса еды, озадаченный происходящим. – Жертвенностью? – это было слишком! Уж в чем-чем, а в Жертвенности его, упаси Господи, заподозрить было ну никак нельзя!

Всякое в жизни Жака-Непомюссена случалось, всякое. Во многом и обвиняли (что, к слову сказать – он делал), за многое и благодарили (чего не делал), но вот это слово он в свой адрес слышал впервые.
Я? Самого короля?!! – шамкая губами, вконец струсив, брате выдернул свою длань из рук приора и вскочил со стула. – Да с ума вы здесь все посходили что ли?! – возмущенно запыхтев, он плюхнулся обратно на стул, сосредоточенно хмуря косматые брови. Надо было что-то предпринимать. Болезнь Фулона прогрессировала на глазах, еще немного и он сам, он Горанфло, поверит во всю эту околесицу, что преподобный несет тут, ничтоже сумняшеся. Говорят, с придурковатыми лучше соглашаться, а то станут буйными из самых тихих.

- Пусть будет речь, пусть, - примирительным жестом, монах выставил грязную ладонь перед собой, в то же время словно бы стараясь отгородиться от безумия аббата. В конце концов, с него хотели речь, пусть считают, что он ее произнес. – Пусть изобличал, - рассудив трезво, что пара бутылок вина для того, чтобы разобраться во всем происходящем ему явно не помешает, Горанфло налил себе в кружку вина церковного и залпом ее опустошил. – Вы еще скажите, что призывал низвергнуть в ад всю ересь, - шумно выдохнул сборщик милостыни в чашу, чувствуя, как пусть не на душе, так хоть в теле полегче становится, и подлил себе еще. – Это хоть похоже на меня будет.

 Отправлено: 27.09.14 12:19. Заголовок: Жозеф Фулон выслушал..

Жозеф Фулон выслушал сбивчивую речь монаха, и рассудил по-своему. По-видимому, брат Горанфло, придя в себя на утро, все же догадался, какую оплошность он совершил, произнеся перед собранием глав Лиги речь чуть более горячую и чуть более красноречивую, чем должно, и теперь наивно пытается избежать расплаты, которая неминуемо последует за это (без сомнения богоугодное) дело. Вполне понятное стремление, но переложить гнев короля на плечи всей обители отец приор не мог позволить. Нет, этому Цицерону – Гаргантюа придется смириться с мыслью, что слава не приходит одна. Чаще всего, ее спутниками становятся гонения и страдания!

- Ну, вот видите, сын мой, вы сами все прекрасно помните, - примирительно улыбнулся аббат. – Призывали, еще как призывали. Да так громко, что я опасался, как бы воодушевленные вашей речью добрые католики не отправились немедля очищать Париж от ереси и еретиков, начав с Лувра и короля Наваррского, коего вы призывали сжечь. Ваш глас был гласом всех верных детей Святой Католической Церкви!

Но если Святую Католическую Церковь к ответу не призовут, то с аббатством Святой Женевьевы могли поступить весьма сурово. Словом, достаточно. Жозеф Фулон решил, что его похвал, сытного завтрака и всеобщего почтения со стороны смиренных братьев вполне достаточно, чтобы подсластить брату Горанфло горечь расставания с обителью.
- Я приготовил для вас письмо к настоятелю одного монастыря, в Нормандии. Это обитель тихая, уединенная. Там вас никто не потревожит и вы сможете переждать тяжкие времена, сын мой, в безопасности, посвящая свои дни посту, молитве, и вашим размышлениям, кои, я надеюсь, вы будете записывать, дабы сохранить ваши великие мысли для потомков!
Слова доброго отче с делом не расходились, и он немедленно нашел и вручил Жаку-Непомюссену оную бумагу.
- Надо ли говорить, что наши молитвы денно и нощно будут с вами, чадо мое?

 Отправлено: 01.10.14 10:25. Заголовок: Нижняя губа брате вм..

Нижняя губа брате вместе с челюстью едва не опустилась на столешницу. Горанфло был сражен в самое сердце. Щеки его задрожали от обиды на весь мир.
Это что же, значит, его в ссылку?! И за что, главное???
С одной стороны от помешавшегося разумом отче стоило бы держаться подальше, но не так же далеко, как в Нормандии! Нет, он мог, и даже частенько произносил подобные речи, будучи во хмелю, на улицах Парижа, но в аббатстве…
Было бы замечательно весь день проводить в праздности, позавтракав первый раз в святой обители, закрепив это в славном заведении мэтра Бономэ, а к ночи вновь возвращаться в монастырь. Вернее, к ужину.

- В Нормандию…- ошарашено повторил Жак-Непомюссен. Толстые пальцы неловко смяли бумагу, на которую упал взор несчастного изгнанника. – А что же я буду кушать? – бумага – это не золотые,, которыми можно было бы расплатиться за вкусные трапезы. Стараясь придти в себя от обрушившихся на его шарообразную голову бед, сборщик милостыни, твердо положил бумагу на стол и, мысленно послав Фулона ко всем чертям, стал жадно уплетать, все, что видел на столе. Его выгоняли? Хорошо. Но сколько сможет, столько он в себе унесет. Будь проклята эта дьяволова речь, которую он не помнит, но ему, великому оратору, тоже до колик надоело любоваться на сладостную физиономию аббата Жозефа. Он герой? Он поборник веры? Что ж.. Получите.
– Во! – совершенно неприлично продемонстрировал он настоятелю пальцы, сложенные в сальную фигу. – Я уйду, уйду искать людей верных сердцем нашей вере, которые смогут оценить человека, который подле них и его таланты, а это… - войдя в образ героя, Горанфло небрежно-презрительно подбросил письмо Фулона среди еды, - пусть несет кто-нибудь другой. Поскольку такого человека, как я, - задрав подбородок, монах ударил себя в грудь, - могут встретить на пути опасности, я за его сохранность не ручаюсь.

Жак-Непомюссен не был одарен особыми умственными способностями, но природа щедро наделила его чувством самосохранения, вплетя в него хитрость.
- И везде, на каждом шагу, я буду говорить, какая именно обитель стала колыбелью для того, кто так славит нашу веру, - ложкой уплетал паштет, сборщик подати аббатства Святой Женевьевы. – Ведь того, кто так славит дом, обогревший и взрастивший его, всегда накормят добрые люди.

 Отправлено: 03.10.14 10:01. Заголовок: При виде совершенно ..

При виде совершенно неприличного жеста отец Фулон торопливо перекрестился. От дули Горанфло пахло такой наглостью, что аббат чуть было не вспылил, приказав выкинуть вон непокорного, герой он там, или не герой. Но духовное чадо слишком много знало. А зная о чрезвычайной болтливости смиренного брата, можно было только предположить, какие сказки он будет плести в дороге добрым христодавцам. В ближайшей же таверне окажется, что он с герцогом де Гизом победили всех еретиков (кто не успел убежать), а герцогиня де Монпансье умоляла на ней жениться, прости Господи прегрешения наши. Конечно, можно было просто посадить монаха под замок, и объявить, что брате тронулся разумом и блажит. С блаженного какой спрос? Но все же такая метода плохо сказалась бы на настроениях святой обители. Поползли бы слухи, пошли бы разговоры… Нет, все же отправить виновника всей этой суеты в Нормандию (жаль, что не подальше) было бы куда лучше.

- Право, сын мой, не понимаю, отчего вы так горячитесь, - со смиренным достоинством проговорил добрый аббат, поглаживая распятье, напоминая себе тем самым о добродетелях кротости и всепрощении. – Все, что я делаю, я делаю для вашего же блага. Хотите остаться? Оставайтесь. Но помните, когда за вами придут, когда схватят, бросят в узилище и будут пытать голодом и холодом, огнем и водой, я уже ничем не смогу вам помочь. Мне останется только молиться о спасении вашей чистой души.

Жозеф Фулон бросил тоскующий взгляд на бутыль с вином. Не то, чтобы он был подвержен греху пьянства, но беседа с братом Горанфло была так волнительна, что душа невольно просила утешения.
- Я же пытаюсь позаботиться о вас. Отчего бы не предпринять приятное неспешное путешествие в Нормандию, тем паче, что обитель позаботиться о том, чтобы вы ни в чем не нуждались. А когда разговоры стихнут, скажем, ко дню святого Мартина, вернетесь, на радость нам, сын мой.

«Ах, ангелы тебя раздери, брат Горанфло, дорого же мне обходится твое красноречие», - охая и вздыхая Жозеф Фулон достал кошелек, который вручила ему герцогиня де Монпансье. Не полный, разумеется, добрая треть золота уже была припрятана на нужды обители, но все же достаточно увесистый, чтобы радовать ладонь отца приора. Кошелек был красноречиво продемонстрирован монаху, в доказательства самых благих намерений.

 Отправлено: 04.10.14 17:07. Заголовок: - Меня? Героя в узил..

- Меня? Героя в узилище? – хмыкнул Горанфло, входя все больше и больше в образ страдальца за веру. – Да добрые парижане, лишь только прознают, что их вдохновителя идейного истязают, штурмом возьмут и Лувр и Бастилию, - сказать прямо такая картина, за исключением, что его самого в то время будут истязать на дыбе или еще на каких ужасных орудиях, весьма вдохновляла скромного сборщика подати.

Как любой тунеядец, Жак-Непомюссен больше всего в жизни любил мечтать. После вкушения пищи, разумеется, и вина. Так вот мечты брате всегда были самые радужные, в них его всегда окружали славой и почетом, а воздавали ему по заслугам необыкновенными яствами нимфы в полупрозрачных одеяниях. Улыбка Горанфло стала блаженно-счастливой, глаза подернулись слезой умиления – монах ушел ненадолго в мир грез, но был выдернут оттуда жестокой дланью реальности. А точнее ловкими пальцами аббата Жозефа, в которых зазвенело золото. Пока нет нимф и яств, почестей и всего прочего, нужно было низменно гоняться за желтым металлом, чтобы хоть как –то прокормить свои телеса.

- Нет уж, отче, решили уберегать меня -уберегайте. Не гоже вам, при вашем сане, юлить, как блоха на блюде, - Горанфло сложно представлял, как именно блоха может бегать по блюду, но отчего ему казалось, что именно на нее сейчас был похож настоятель монастыря Святой Женевьевы.

- Тем более, что мои собратья будут напоминать мне о себе каждый день, - с неожиданной ловкостью и прытью для своей массы Горанфло вскинулся вперед и в одно движение кошелек герцогини де Монпансье перекочевал в его мясистые персты. Еще мгновенье - и он исчез, даже уже не позвякивая. – А я буду помнить о них, - состроив набожно-смиренную физиономию брате осенил себя крестным знаменем.

 Отправлено: 09.10.14 04:42. Заголовок: - Помните, сын мой,..

- Помните, сын мой, помните. Помните так же о том, что иногда Господь попущает несправедливость к любимым своим чадам, чтобы испытать их веру и закалить их душу.
Конечно, назвать Горанфло «любимым чадом» значило обременить Всевышнего существом непослушным, грешным и упрямым, да, к тому же, таким обжорой и пьяницей, который и ключи святого Петра продаст за добрую выпивку. Но надо же было припугнуть как следует монаха, который возомнил себя Цезарем и Августином единовременно.
- Помните о том, сколько святых мучеников подверглись пыткам и казням бесчеловечным. А все ради торжества веры. Так что, не искушайте Господа, сын мой, не искушайте.

«И меня», - вздохнул мысленно Жозеф Фулон, чье терпение, близкое к ангельскому, было уже на исходе. Он готов был уже проклясть тот день, когда открыл двери своей обители для этого аспида в образе монаха.

- В Нормандию, - многозначительно и весомо произнес он, глядя в глаза обжоры-Горанфло. – В Нормандию, сегодня же, или, сыне, героем и идейным вдохновителем я назначу другого монаха, а вы будете влачить свои дни побираясь на улице, или же в застенках королевского узилища. Смирение – вот наша главная добродетель, а вы ею пренебрегаете, как я вижу.
Голос аббата набирал силу, звучал все громче, распевнее, словно он произносил проповедь с амвона.
- Вы грешны гордыней! Кайтесь! Кайтесь, несчастный! А не то…
Аббат замолчал, предоставляя воображению Горанфло закончить картину.

 Отправлено: 10.10.14 11:34. Заголовок: Горанфло поморщился...

Горанфло поморщился. И незачем было так орать. Фулон же голосил, как блаженный и монах окончательно уверился, что преподобный тронулся умом.
Неспешно поднявшись, брате вздохнул, оглядел комнату, где изволил трапезничать отче и? заметив на тумбе кувшин для умывания и салфетку, обратил особливое внимание на последнюю.
- Господь велит нам заботиться о себе, коли другие не думают о нас, - пробурчал он и взяв тряпицу ловко сложил в нее все, что оставалось съедобного на столе. Не бог весть что, но на первый час скитаний хватит.

Спрятав узелок в суму для подати, трибун и оратор, а ныне страдалец за веру, взял выданную аббатом бумагу и простился с родной обителью. Под благословение и умиленные взгляды своих собратьев он тронулся в тяжелый и нелегкий путь, высоко держа голову. Но уже зайдя за угол предался размышлениям о насущном.

- И куда же мне идти? Не в Нормандию же, в самом деле, - выудив из сумы краюху хлеба, он стал жевать ее с самым озадаченным видом. Мыслительный процесс давался нелегко.
- Нет, в Нормандию я точно не пойду, - решил Горанфло и письмо отца Жозефа было выброшено в ближайшую сточную канаву. – Пойду-ка я в кабачок к мэтру Бономэ. Правильно, - обрадовался Жак-Непомюссен, приняв сие непростое решение. – И там буду ждать Луи. Он то придумает, чем мне заняться и позаботиться обо мне!
Поскольку у великих людей слова с делами не расходятся, то сборщик подати радостно пошлепал туда, откуда ушел только этим утром.

Скрытый текст

Эпизод завершен.